Bячеслав Cмирнов

Что сейчас об этой истории рассказывать – столько лет прошло. Мы с Мацумаро поехали в Кунгур поработать. У него был заказ от Художественного фонда, ну и я увязался с ним. Поселились в общежитии, где жили студенты кунгурского училища художественного – общались, конечно, с ними, рассказывали, что сами знали, о современных художниках – им же интересно было. Речь зашла о Сальвадоре Дали, у нас были с собой слайды – Мацумаро из Москвы привез – показали им. Вот и все... На следующий день нас попросили уехать. Хотя мы не говорили: «Вот! Надо только так!» Мы говорили: «Есть еще и вот такое» А они, студенты, видимо, не знали, не слышали раньше – давай обращаться к преподавателям. А может, и настучал кто-то. Все сыграло вместе: и то, и другое. Что настучали – это само собой. Потому что раньше все эти встречи нужно ведь было организовывать официально. Ну, Мацумаро, к примеру, был как бы официальный представитель от Фонда. Я был в молодежном объединении при Союзе Художников, он тоже, но он работал еще в Художественном фонде. В общем, нас обозвали «идеологическими диверсантами»... Тогда не думал, что это может серьезно кончиться, казалось – игра такая...

Собрание собрали по нашему поводу. В обком вызывали. Мацумаро. Он мне позвонил: «Меня в обком вызывают, а тебя?» Я говорю: «Ну, я с тобой могу сходить» Он: «Пойдем, пойдем со мной». Там нам сказали, что «вас в 37-м году расстреляли бы». Я подумал: ну да, наверное, расстреляли бы. Но сейчас все-таки не 37-й. Да и за что?

Документ даже где-то у меня был, протокол, где расписано, подписи стоят – кто мы есть. Ирина Лаврова мне его отдала: «Слава, – говорит, – документ такой замечательный». Да, это было официальное собрание в Союзе художников. Люди там собрались, и серьезно так... Так это ж классно: повод такой! А то – с кем бороться? – с собой надоело. А тут – явно враги идеологические. На нас можно сделать карьеру – люди получили мастерские... Как это делается-то – представляешь? Ты закладываешь своего друга – тебе поощрение. В зоне – отпуск дают. А здесь – мастерская. Все горячо выступали, от имени партии.

Мастерской у меня и до этого не было, поэтому мне терять было нечего. А у Мацумаро была комнатка маленькая, с подселением. Там кровать стояла, тумбочка какая-то. Там работать было нельзя, работал он одно время у Репина в мастерской.

Вот, и после всех этих событий двери выставочных залов для нас закрылись. Надолго... Я уехал вообще не шабашки в колхоз. Работал там, клуб оформлял. На два года... За Кунгуром где-то колхоз. Заработали кучу денег. Пашка ездил за вином, Печенкин. Он там тоже оформлял. Ты что, он там вообще был самый главный: договаривался со всеми. Так мы весело жили: купались... Сказочно! Березы там, природа такая! Тоже много разговаривали, обо всем. По поводу религий мировых, искусств – был с нами Витя Мошегов – умница – с ним говорили. Причем он руками... ну, мог только говорить, замки строил воздушные. Да, интересно. Мистик такой. На меня очень повлиял тогда, что я в мистику пошел. Ну, он тоже что-то оформлял там. Отлично работала голова у него, а вот что-то другое – не получилось.

Потом я вернулся. Началась Народовольческая.

Народовольческая... Ну, поскольку я там жил... К тому времени я развелся с женой, Паша тоже развелся с женой... Жили такой коммуной веселой. Квартиру я оставил. Ну, и на Народовольческой я уже начал посерьезнее работать. Поскольку у нас – компания такая творческая сложилась. До этого я работал в художественной школе, времени мало было: семья, зарабатывал на кооперативную квартиру. А тут так легко стало: ничего мне не надо.

 Потом выставки начались. Я выставился с театралами. Лапшин мне помог тогда – продвинул имя в списочек. Это было очень важно. В Центральном выставочном зале, я тогда много работ показал... Причем я их выставил под театральными названиями, потому что еще не готовы были люди принять их как картины. Я их назвал всякими глупостями: театральный эскиз к такому-то спектаклю... Спектакль придумывал, чтобы подстраховаться. Мне сказали: раз ты с нами выставляешься, назови их по-театральному. А я ведь еще с “Арлекином” работал, так что – нормально. Мы тогда “Тиль” сделали, спектакль, с Тернавским. Так что очень прозвучало хорошо. “Слава – молодец”, – говорили. Про «диверсанта»? Да, уже забыли, конечно, к тому времени.

Потом съездил в Челябинск, там была выставка зональная. Потом в Москву...

Первая персональная выставка прошла у меня на Советской в подвальчике. Советская, 8. Там прописались фотохудожники: Постаногов, Ширинкин. Хороший подвал. Потом там киностудия Пашина была.

А еще до Советской в Свердловске была выставка... Ну, такая, странная – за городом. Андрей Козлов организовывал, позвонил: приезжайте. Мы с Володей Бабушкиным приехали. Говорит: поздно приехали. В центре города он выбил помещение постоянное для картин. А пока мы собирались, все место заняли. Нас выставили в доме за городом. Людей, естественно, мало было. Ну, у меня отзывы есть. Все равно, приятно пообщаться было. Время неформалов. Потом все это я показал на Советской. В Свердловске выставка была летом, а на Советской - осенью. Замечательная была выставка, я ее до сих пор помню, лучшая моя была выставка. Там столько народу было! На открытии ребята из «Арлекина» представление устроили, прямо среди публики. Нарядились, раскрасились – и вот явились в таком виде, будто как темные силы. Интересно было, празднично! Фотографий осталось много с открытия. И вот эта выставка длилась месяц целый – кого там только не было: поэты, музыканты. Еще “Next-stop” приезжали, помнишь? Вот они у меня там тоже были – датчане, художники. А вообще там тусовка такая собиралась, молодежная, 15-16 лет. Ниточкин со своими музыкантами играл. И вообще мы там устраивали каждый вечер пьянки, со всякими какофониями. Адонин – ударник, кто-то – на дудочке, кто-то – на стаканах стучит. Концерты такие устраивали. Это было каждый вечер, веселье! Стихи читались. Слава вроде приходил, Дрожащих.

А всем заведовал Постаногов Сережа, он подвал арендовал. У него там фотостудия была. И вот пришел как-то Широков на эту выставку, утром... А Сережа... Сережа выходит с похмелья – просто так, думает: кто там еще? Дверь, что ли забыл закрыть с вечера... Широков, мэтр, заходит – никого нет вообще – ну, думает, что за выставка. Тут Сережа в дверь – спотыкается об пол и падает – прямо перед ним! И – опять тишина. Потом Сережа рассказывал: ведь надо же, споткнулся и упал – прямо около Широкова. А так-то, целыми днями народ толпился, публика пугалась даже – там по коридору надо было пройти, а из всех дверей орут, поют что-то, шум, громыханье... И вот это целый месяц длилось непрерывно – радость, веселье – я все это с удовольствием сейчас вспоминаю, конечно. 

15.11.1996 (Пермь)